Так трудно что даже весело
Так трудно что даже весело
Обязанности генерал-квартирмейстера Ставки были настолько разносторонни и сложны, что пришлось создать, по примеру иностранных армий, должность второго генерал-квартирмейстера, выделив первому лишь ту область, которая непосредственно касалась ведения операций.
На новую должность я пригласил генерала С. Л. Маркова, который связал свою судьбу неразрывно с моею до самой своей славной смерти во главе добровольческой дивизии; дивизия эта с честью носила потом его имя, ставшее в Добровольческой армии легендарным.
Война застала его преподавателем академии генерального штаба; на войну он пошел в составе штаба генерала Алексеева, потом был в 19-ой дивизии, и наконец, попал ко мне, в декабре 1914-го года, в качестве начальника штаба 4-ой стрелковой бригады, которой я тогда командовал.
Выехал я со штабом к стрелкам, которые вели горячий бой впереди города Фриштака. Сближение с противником большое, сильный огонь. Вдруг нас покрыло несколько очередей шрапнели.
Что такое? К цепи совершенно открыто подъезжает в огромной колымаге, запряженной парой лошадей, Марков — веселый, задорно смеющийся.
— Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается.
С этого дня лед растаял, и Марков занял настоящее место в семье «железной» дивизии.
У Маркова была одна особенность — прямота, откровенность и резкость в обращении, с которыми он обрушивался на тех, кто, по его мнению, не проявлял достаточно знания, энергии или мужества. Отсюда — двойственность отношений: пока он был в штабе, войска относились к нему или сдержанно (в бригаде) или даже нетерпимо (в ростовский период Добровольческой армии). Но стоило Маркову уйти в строй, и отношение к нему становилось любовным (стрелки) и даже восторженным (добровольцы). Войска обладали своей особенной психологией: они не допускали резкости и осуждения со стороны Маркова — штабного офицера; но свой Марков — в обычной короткой меховой куртке, с закинутой на затылок фуражкой, помахивающий неизменной нагайкой, в стрелковой цепи, под жарким огнем противника — мог быть сколько угодно резок, мог кричать, ругать, его слова возбуждали в одних радость, в других горечь, но всегда искреннее желание быть достойными признания своего начальника.
Приезжает, потратив одиннадцать часов на дорогу по непролазной грязи и горным тропам, граф Келлер — начальник нашего отряда. Отдохнул у нас.
— Ну теперь поедем осмотреть позицию.
— Как «поедем»? Пожалуйте на крыльцо, если только неприятельские пулеметы позволят.
Келлер уехал с твердым намерением убрать бригаду из западни.
Бригада тает. А в тылу — один плохенький мостик через Сан. Все в руках судьбы: вздуется бурный Сан или нет. Если вздуется — снесет мост, и нет выхода.
В такую трудную минуту тяжело ранен ружейной пулей командир 13 стрелкового полка, полковник Гамбурцев, входя на крыльцо штабного дома. Все штаб-офицеры выбиты, некому заменить. Я хожу мрачный из угла в угол маленькой хаты. Поднялся Марков.
— Ваше Превосходительство, дайте мне 13-й полк.
— Голубчик, пожалуйста, очень рад!
Он не жил, а горел в сплошном порыве.
Однажды я потерял совсем надежду увидеться с ним. В начале сентября 1915 г., во время славной для дивизии первой Луцкой операции, между Ольшой и Клеванью, левая колонна, которою командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла. Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка, я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев, раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового полка. Отлегло от сердца.
— В такую кашу попал — говорил потом Марков, — что сам чёрт не разберет — где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.
Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие, и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку.
Человек порыва, он в своем настроении иногда переходил из одной крайности в другую. Но когда обстановка слагалась действительно отчаянно, он немедленно овладевал собою. В октябре 1915г., 4-ая стрелковая дивизия вела известную свою Чарторийскую операцию, прорвав фронт противника на протяжении 18 верст, и на 20 с лишним верст вглубь. Брусилов, не имевший резервов, не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Время шло. Немцы бросили против меня свои резервы со всех сторон. Приходилось тяжко. Марков, бывший в авангарде, докладывает по телефону:
— Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало.
Только один раз я видел его совершенно подавленным, когда весною 1915 г. под Перемышлем он выводил из боя остатки своих рот, весь залитый кровью, хлынувшей из тела стоявшего рядом командира 14-го полка, которому осколком снаряда оторвало голову.
Никогда не берег себя. В сентябре 1915 г. дивизия вела бой в Ковельском направлении. Правее работала наша конница, подвигавшаяся нерешительно, и сбивавшая всех нас с толку маловероятными сведениями о появлении значительных сил противника против ее фронта на нашем берегу Стыри. Маркову надоела эта неопределенность. Получаю донесение:
«Съездил вдвоем с ординарцем попоить лошадей в Стыри; вплоть до Стыри нет никого — ни нашей конницы, ни противника.»
Представил его за ряд боев в чин генерала — не пропустили: «молодой». Какой большой порок молодость!
Весною 1916 г. дивизия лихорадочно готовилась к Луцкому прорыву. Сергей Леонидович не скрывал своего заветного желания:
— Одно из двух: деревянный крест или Георгий 3 степени.
Я простился с Марковым следующими словами приказа:
«В тяжелые дни Творильни полковник Марков принял 13-й стрелковый полк.
С тех пор, сроднившись с ним, в течение более года с высокой доблестью, самоотверженно и славно провел его через Журавин, Зубовецкий лес, Мыслятычи, по крестному пути отхода армий, через Дюксин, Олешву, Новоселки, Должицу и Будки.
Нам всем и памятны, и дороги эти имена. С чувством искреннего сожаления расставаясь со своим сотрудником (по штабу), соратником и другом, желаю ему на новом фронте признания, счастья и удачи».
Пробыв несколько месяцев на Кавказском фронте, где Марков томился от безделья, и затем лектором в открывшейся тогда Академии, он вновь вернулся в армию, и революция застала его в должности генерала для поручений при командующем 10-ой армией.
Интересны отрывочные заметки, сделанные им в это время в дневнике.
В них отражаются те внутренние переживания, и то постепенное изменение настроения, которые во многом переживало одинаково с ним русское офицерство.
5 Марта. «Написал статью для «Армейского вестника», и ее приняли как приказ по армии. Все думы, разговоры и интересы свелись к современным событиям. Наша поездка на вокзал; говорил с толпой на дебаркадере; все мирно, хорошо.
6 Марта. «Все ходят с одной лишь думой — что-то будет? Минувшее все порицали, а настоящего не ожидали. Россия лежит над пропастью, и вопрос еще очень большой — хватит ли сил достигнуть противоположного берега.
7, 9 Марта. «Все то же. Руки опускаются работать. История идет логически последовательно. Многое подлое ушло, но и всплыло много накипи. Уже в № 8 от 7-го марта «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» появились постановления за немедленное окончание войны. Погубят армию эти депутаты и советы, а вместе с ней и Россию.»
10 Марта. «Получено приказание выехать в Минск для поездки в Брянск. Мое первое выступление перед толпой.»
11 Марта. «В Брянске волнуется гарнизон, требуют от меня привести его в порядок».
12 Марта. «Еду вместе с Большаковым, он член петербургского совета р. и. с. депутатов.»
В Брянске вспыхнул военный бунт среди многочисленного гарнизона, сопровождавшийся погромами и арестами офицеров. Настроение в городе было крайне возбужденное. Марков многократно выступал в многочисленном совете военных депутатов, и после бурных, страстных и иногда крайне острых прений, ему удалось достигнуть постановления о восстановлении дисциплины, и освобождении 20 арестованных. Однако после полуночи, несколько вооруженных рот двинулись на вокзал для расправы с Марковым, Большаковым и арестованными. Толпа бесновалась. Положение грозило гибелью. Но находчивость Маркова спасла всех. Он, стараясь перекричать гул толпы, обратился к ней с горячим словом. Сорвалась такая фраза:
— Я служил в 13-м полку — отозвался какой-то солдат из толпы.
Марков с силою оттолкнул нескольких окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели.
— Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка.
Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках «ура» и аплодисментах толпы уехал в Минск.
Возвращаюсь к дневнику.
19 Марта. «организуем офицерско-солдатский комитет штаба Х-й армии и местного гарнизона. После обеда первое собрание совета, в который я попал в числе шести единогласно».
Далее говорится о непрестанной работе во всяких советах и комитетах.
24 Марта. «. Приезд полковника Кабалова, которому, вместе с князем Крапоткиным, было выражено недоверие 133 дивизией. Возвращение членов Думы с позиций к нам. Отказ двух эшелонов 445-го полка ехать на позицию: «воевать хотим, а на позицию не желаем, дайте отдых месяц, два». До двух часов ночи уговаривал и разговаривал».
30 Марта. «Спокойное, плодотворное заседание армейского съезда до глубокой ночи. В перерыве, до обеда, я собрал лишь председателей всех наших комитетов, и мы выслушали доклад офицеров, приехавших или бежавших из частей 2-ой кавказской гренадерской дивизии. Возмутительная история, вера колеблется, это начало разложения армии».
2 Апреля. «Утром узнал о самоубийстве ген. Бенескула. Днем Головинский сказал мне, что офицеры штаба 2-го кавк. корпуса обвиняют меня в этом, и что они решили написать три письма одинакового содержания ген. Мехмандарову, мне и г-же Бенескул, давая последней право напечатать письмо в газетах. Мне первый раз в жизни сказали, что я убийца. Не выдержал, сделалось дурно, самосознание говорит, что и я виновен. Не надо мне было говорить Бенескулу о некорректности его принятия корпуса из рук прапорщика Ремнева. Я должен был знать его слабость духа, воли, его мягкость. Вечером собрались все наши комитеты и многочисленная публика; я пришел, и заявив, что я убийца, просил судить меня. Через несколько времени за мной прибежали офицеры и солдаты, с просьбой выслушать их постановление. Мое появление, чтение постановления, в котором говорилось, что я поступил, как честный солдат и генерал, и мой уход — сплошная овация всего собрания. И все же, это великий урок на будущее».
3 Апреля. » Продолжаю чувствовать физическую слабость и моральную подавленность».
10 Апреля. «Утром подал заявления в оба комитета о своем отказе. Устал я, да вероятно, скоро получу наконец назначение».
13 Апреля. «Я верю, что все будет хорошо, но боюсь — какой ценой. Мало говорить — война до победы, но надо и хотеть этого».
Как знакомы русскому офицерству эти переходы от радостного настроения до подавленного, от надежды до отчаяния, от лихорадочной работы в комитетах, советах, съездах до сознания, что они «погубят армию и Россию». Сколько драм, подобных смерти Бенескула, разыгралось на темном фоне великой русской драмы.
Маркова захватила волна нараставших событий, и он ушел с головой в борьбу, не думая о себе и семье, то веря, то отчаиваясь, любя Родину, жалея армию, которая в его сердце и мысли никогда не переставала занимать большое место.
Не раз еще на протяжении своих очерков я буду останавливаться на личности Сергея Леонидовича Маркова.
Но я не мог отказать себе в душевной потребности теперь же вплести еще несколько скромных листков в его венок.
Венок, который в июле 1918 г. два верных друга положили на его могилу.
kaminec
kaminecРусское Освободительное Движение
В Петербурге Сергей Леонидович не только занимался штабной работой, но и преподавал в Николаевской академии, Михайловском артиллерийском и Павловском военных училищах. Курс его включал в себя тактику, историю военного искусства петровских времен и военную географию.Отлично разбираясь в теоретических вопросах, полковник Марков постоянно твердил ученикам: «Не придерживайтесь устава как слепой стены. Дело военное — дело практическое, никаких трафаретов, никаких шаблонов. Дух возбуждает идеи, ум их творит, воля их осуществляет. От хорошего офицера требуется гармония этих трех элементов. Дух должен быть свободным от теорий… но книги все же надо читать».
С 1911г. уже в чине подполковника Сергей Леонидович читает курс истории военного искусства периода Петра Великого в Императорской Николаевской академии и одновременно военную топографию в ряде военных училищ, выступает в военной печати.
Резкий, порывистый, Марков сразу производит неизгладимое впечатление на всех, с кем сводила его судьба. Он с первых лекций приковал к себе и внимание юнкеров – видом, манерами, живостью и энергией, красотой и образностью речи и конечно увлек и самими предметами преподавания. Он прививал нестандартность мышления и творческий подход к военному делу будущим офицерам. «…читать всегда нужно, много читать!» – снова и снова повторял он на лекциях.
После начала Первой мировой войны, полковник Марков в декабре 1914г. принимает должность начальника штаба уже прославленной трудами генерала Деникина 4-й Железной стрелковой бригады. Приехал он в бригаду еще никому неизвестный и с места заявил, что перенес небольшую операцию на ногу, ездить верхом пока не может и на позицию не поедет. Деникин тогда поморщился, штабные переглянулись и все подумали: «Профессор». Деникин выехал в передовую линию, где шел жаркий бой. Его группу накрыло несколько очередей шрапнели…
Да, война была его стихией. Он словно не жил, а горел в сплошном порыве. Сергей Леонидович был военным от бога и в любой обстановке умел заставить всех выполнять обязанности образцово. Человек порыва, он в своем настроении часто переходил из одной крайности в другую, но когда обстановка складывалась отчаянно, немедленно овладевал собой. В одном из тяжелейших боев, атакованный со своим полком практически со всех сторон, он докладывал Деникину по телефону: «Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало».
Он никогда не берег себя и умел ходить в атаку в полный рост – «не кланяясь пулям», зная, что стремительный бросок и доведение атаки до лихого штыкового удара только уменьшает потери.
Но Маркова неумолимо тянуло на фронт. Свою последнюю лекцию он закончил словами: «Все это господа вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах – вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!». В этих словах – весь Марков и эти слова как никогда актуальны и будут таковыми для всех молодых офицеров. Революция застает Маркова в должности генерала для поручений в штабе 10-й армии, затем служба в Ставке Верховного Главнокомандующего. Судьба снова сводит его со старым другом генералом Деникиным, чтобы не разлучить уже до самой смерти… Марков занимает должности начальника штаба Западного и Юго-Западного фронтов. Большой патриот и высокий военный профессионал, Марков не мог не видеть, к какому краху ведет Россию Временное правительство. Как и Деникин, Марков безоговорочно поддерживает «корниловский мятеж». Арест, Быховская тюрьма г. Житомира, где содержались около двадцати генералов и офицеров. Марков напишет тогда в дневнике: «…военное дело, которому отдал себя, приняло формы, при которых остается лишь одно: взять винтовку и встать в ряды тех, кто готов еще умереть за родину».
А вокруг – анархия и развал, большевистская пропаганда и разнузданная солдатская толпа…Быховские узники совершают при помощи верных солдат и офицеров побег и разными путями пребывают в Новочеркасск – столицу войска Донского. По пути Маркову пришлось перевоплотиться в роль денщика генерала Романовского, играющего роль «простого офицера». «Денщику» пришлось исправно бегать на станциях за кипятком для «своего офицера» и вести митинговые речи, поминутно сбиваясь на культурную речь, а также лихо сплевывать семечки на солдатский манер.
На Дону начала свое формирование Добровольческая Армия, которой было суждено развернуться в Вооруженные Силы Юга России. Дон стал колыбелью и оплотом борьбы с чумой 20 века – коммунизмом. Перед каждым русским офицером стал вопрос о личном участии в этой борьбе. «…Должно упрекать всех и самого себя за проявление слабости, нерешительности, отсутствие дерзания и пр., как бы все это по степени ни разнилось в деле. Эти упреки опровергнуть невозможно. Отвратительны самооправдания. С 1917г. поставлен крест на всю прошлую службу каждого, где бы он ни служил, если она не оправдана дальнейшими делами во благо родины» – так говорил генерал Алексеев, один из основоположников Добровольческой Армии.
Энергичные действия Маркова спасли от разгрома после неудачного штурма Екатеринодара только что лишившуюся своего погибшего командира Л. Г. Корнилова и отступавшую от Екатеринодара Добровольческую армию. Этот эпизод даже был увековечен в известной народной песне «Смело вперёд за Отчизну Святую» новыми словами: «Как под Медведовкой лихо там дралися, Марков там был генерал. С ним в бронированный поезд ворвалися, и большевик побежал… «
Во 2-ом Кубанском походе генерал Марков возглавляет пехотную дивизию. 12 июня 1918г. – самое начало похода. Было 6 часов утра, шел бой возле станции Шаблиевская. Сергей Леонидович руководил боем с командного пункта. Один из снарядов красных разорвался в трех шагах от Маркова… Последними его словами были: «Умираю за вас…как вы за меня…Благословляю вас…». Через несколько часов его не стало… тяжело передать словами то горе, которое охватило всех в Добровольческой Армии.
«Сердце упало… Уныния не было, не было и отчаяния: была какая-то пустота. Отомстить, отомстить! Ко многим счетам прибавился еще один – огромный. Не такой смерти заслуживал генерал Марков».
«Нам продлена еще жизнь для того, чтобы мы продолжали выполнять свой Долг перед Родиной и выполнять его так, как показал нам генерал Марков и те, кто погиб в бою…»
Ни военный талант, ни доблесть генерала Маркова далеко не выявляют полностью облика этого удивительного офицера и большого, горячего патриота. Но все его значение для добровольцев немедленно раскрывается перед нами, коль скоро мы осознаем, что по своему существу генерал С.Л.Марков стал и был кристаллизацией и живым воплощением самой идеи Добровольчества! Идеи в ее самом чистом, самом высоком и глубоком значении этого явления, порожденного российской смутой.
Ни логикой, ни умом понять этого нельзя. Это можно понять только на безграничных пространствах человеческого духа, в моменты, когда решалась судьба отечества. «
Так же новая свободная Россия будет всегда помнить одного из самых верных своих сыновей.
Так говорил Марков
— Здесь постоянно ходишь по краю могилы и твёрдо знаешь, что не имеешь лёгкой карьеры. В последние бои я давно приговорил себя к мысли умереть.
— На фронте, в окопах — вот где настоящая школа.
— Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало.
— Погубят армию эти депутаты и советы, а вместе с ней и Россию
— Люди жестоки, и в борьбе политических страстей забывают человека. Я не вор, не убийца, не изменник. Мы инако мыслим, но каждый ведь любит свою Родину, как умеет, как может: теперь насмарку идет 39-летняя упорная работа. И в лучшем случае придётся всё начинать сначала… Военное дело, которому целиком отдал себя, приняло формы, при которых остаётся лишь одно: взять винтовку и встать в ряды тех, кто готов ещё умереть за Родину.
— Каждый из нас гордится своими погонами.
— Как офицер Великой Русской армии и патриот, я не представляю для себя возможным служить в какой-нибудь Крымской или Всевеликой республике, которые мало того, что своими идеями стремятся к расчленению Великой России, но считают даже допустимым вступать в соглашение и находиться под покровительством страны, фактически принявшей главное участие в разрушении нашей Родины.
— Не будем ничего желать себе. Нам ничего не надо, кроме одного — да здравствует Россия!
— Мало говорить — война до победы, но надо и хотеть этого
— Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идём. А то я всё равно скажу, что идём к чёрту за синей птицей.
— Немного же вас здесь! Но не огорчайтесь. Я убеждён, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела.
— Хотите хватать чины? Пожалуйста: обгоняйте меня, но я, как был произведен в генерал-лейтенанты законным Русским Монархом, так и останусь им до тех пор, пока снова не явится законный Хозяин земли Русской.
— Они устали. желают отдохнуть, просят освободить их от дальнейшего участия в борьбе. Но я задаю себе вопрос: одни ли они устали? Одни ли они желают отдыхать? И где, в какой стране они найдут этот отдых? А, если, паче чаяния, они бы нашли желанный отдых, то. за чьей спиной они будут отдыхать?
— Россия будет великой и сильной, будет как огромное, греющее и животворящее всех солнце. Нам надо хотеть её, дерзать и бороться.
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Музыка
—Подписка по e-mail
—Поиск по дневнику
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
Белая армия. Сергей Леонидович Марков
Марков до начала войны и в 1916 году читал в Академии Генерального Штаба офицерам лекции по тактике. За его интеллигентность и эрудицию он получил среди своих сослуживцев уважительное прозвание «Профессор». Слушателям запомнились его простые и строгие фразы: «Забудьте все теории, все расчеты. Помните одно: нужно бить противника и, выбрав место и время для удара, сосредотачивайте там наибольшее количество ваших сил… Весь ваш дух должен быть мобилизован на месте удара». Марков призывал к заимствованию лучших традиций из наследия Румянцева, Суворова, Скобелева. Например, читая лекции по взаимодействию с артиллерией, он приводил выдержку из скобелевского наставления:
«Когда раздастся священный зов к атаке, артиллерия должна забыть себя и всецело отдаться на поддержку товарищей… Она должна, не обращая внимания ни на что, обгонять атакующие части и своим огнём, всегда особенно страшным с близкого расстояния, поколебать сердце противника. В эти решающие мгновения артиллерия должна иметь душу… Артиллерия должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки, точно так же, как беззаветно кладёт свои головы пехота, атакуя противника. Часть, прикрывая артиллерию, не выдаст её».
Через несколько месяцев он закончил лекции следующими словами: «Всё это, господа, вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах — вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!».
Он не жил, а горел в сплошном порыве.
Однажды я потерял совсем надежду увидеться с ним… В начале сентября 1915 г., во время славной для дивизии первой Луцкой операции, между Ольшой и Клеванью, левая колонна, которою командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла.
Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка, я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев, раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового полка. Отлегло от сердца.
— В такую кашу попал — говорил потом Марков, — что сам чёрт не разберет — где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.
Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку.
Человек порыва, он в своем настроении иногда переходил из одной крайности в другую. Но когда обстановка слагалась действительно отчаянно, он немедленно овладевал собою. В октябре 1915 г., 4-ая стрелковая дивизия вела известную свою Чарторийскую операцию, прорвав фронт противника на протяжении 18 верст, и на 20 с лишним верст вглубь. Брусилов, не имевший резервов, не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Время шло. Немцы бросили против меня свои резервы со всех сторон. Приходилось тяжко. Марков, бывший в авангарде, докладывает по телефону:
— Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало».
— …Если бы тут был кто-нибудь из моих железных стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков.
— Я служил в 13-м полку, — отозвался какой-то солдат из толпы.
Марков с силою оттолкнул нескольких окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели.
— Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка…
Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках „ура“ и аплодисментах толпы уехал в Минск».
Марков всегда был в самых горячих местах боя, совершенно не думая о собственной жизни. В этом еще одно его сходство с величайшим русским полководцем — Александром Васильевичем Суворовым: «В походах можно было его видеть во всех местах колонны — впереди, сзади. Повсюду наводил порядок и знал почти всех в лицо… В бою метался повсюду, и где была заминка, шел вместе с цепями или же впереди их во весь рост с белой папахой на голове, и это так влияло на добровольцев, что у них, как они сами говорили, пропадал страх.
Под пулями никогда не кланялся и говорил: „Не бойтесь пули, предназначенная вам — она всё равно везде вас найдет… Позор страны должен смыться кровью её самоотверженных граждан“. Для Маркова было так естественно подняться первому в цепи и просто сказать: „Отдохнули, ну, теперь еще одно усилие, вперед, в штыки…“ — и быть впереди всех с винтовкой наперевес». Если Марков встречал бегущих, то он возвращал их в бой по-суворовски, словами: «А мне как раз нужна подмога, за мной. » Солдаты с офицерами поворачивались и с удвоенной яростью снова шли в битву.
Свой последний бой Марков дал 12 (25) июня 1918 года под станицей Торговой. Его дивизия, заняв позицию у полустанка Шаблиевка, наступала на одну из красных армий. Марковцы уничтожили вражескую пехоту практически полностью. Но красный бронепоезд, уже поспешно откатываясь на север, выпустил по марковцам наугад несколько снарядов, один из которых разорвался в трех шагах от генерала.
Будучи изрешеченным осколками, Марков умирал без единого стона. Первый его вопрос был об исходе боя: «Как мост. ». Затем он попрощался с командирами и велел принести свою икону. Благословляя рыдавших солдат иконой, он произнес свои последние слова: «…Вы умирали за меня… теперь я умираю за вас… Благословляю вас… Верьте, что Родина снова будет Великой, Единой, Могучей!».
И его офицеры показали себя достойными своего великого командира. Меньше чем через две недели после его героической смерти, 25 июня (8 июля) 1918 года у станицы Кагальницкой марковцы наголову разбили многократно превосходящие силы красных отважной «психической атакой».
Постепенно в боях и походах выковывался облик марковцев как самоотверженных рыцарей Белой Идеи, познавших всю глубину мистической сущности своей борьбы и стремящихся к воскресению России ценой собственной жизни. Это нашло свое выражение и в их форме — черная одежда отражала траур по умершей России и презрение к преходящим жизненным благам, а белая кайма на погонах и белый верх фуражки — надежду на жизнь вечную и веру в воскресение России. Эта форма настолько отличалась от формы других белых частей и внушала такой ужас противнику, что часто массы красноармейцев в панике бежали, не сделав и единого точного выстрела — столь панический страх вызывали у них марширующие идеально ровные шеренги марковцев в черной форме с белыми фуражками.
Идея самопожертвования во имя спасения Родины доходила у марковцев даже до особого стремления к героической смерти. Они искренне верили, что своей смертью они могут спасти Россию. Поэтому они стремились к ней, как человек в пустыне стремится к источнику с холодной водой — чтобы припасть и уже никогда больше в этом мире не испытывать никакой жажды. Один из офицеров Марковского полка весьма художественно описал это стремление и эту жизненную философию жертвенного подвижничества марковцев:
«У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы да верхи фуражки. Заглушенный, мягкий голос.
Замедленные тихие движения. Точно эти люди знают какую-то тайну. Точно обряд какой-то они совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках про-носят они чашу с драгоценным напитком и боятся расплескать ее.
И это были отнюдь не высокопарные слова и не провокация, рассчитанная на легковерную молодежь, а искренняя жизненная позиция марковцев, высказанная командиром одной из рот Марковского полка. Он остался верен собственным словам до конца — сумел «красиво умереть», не попав живым в руки врага.
В знак своего особого мистического призвания и распятия собственной воли некоторые марковцы даже носили монашеские четки, полученные ими в июне 1919 года в женском монастыре под Белгородом как благословение: «Необычно было видеть марковцев с монашескими чётками на руке. Те, кто их носил — носил с достоинством. Говорили — принадлежность формы марковцев. Но это не привилось — начальство полка отнеслось не серьезно — оно не огласило этот глубокий по смыслу факт по полку, предало его забвению. Может быть потому, что знало — в разгаре жестокой борьбы невольно глохнет голос Христианской совести, ожесточается сердце и неизбежны нарушения долга, связанного с ношением чёток. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики чёток…»
Уже позже один из офицеров писал в книге «На Москву»: «Для воссоздания армии мы должны образовывать новые кадры не воинов просто, но духовных рыцарей. Не служба просто, но подвижничество должно лежать в основе нашей жизни… Выше идеала единой России (и большевики стремятся к единой России) стоит идеал правды и добра, за который мы боремся… Не пора ли поставить вопрос о чистом добровольчестве, об ордене духовных рыцарей, куда принимают только после искуса?».
Александр Алексеев
Спецназ России № 07 (81) Июль 2003 Года