за что опустили чигу
В Омске полным ходом идет громкий судебный процесс над сотрудником местной колонии: тюремщик сколотил банду из осужденных спортсменов, которые по его команде избивали и унижали зэков-новичков. Обвиняемый лично присутствовал на экзекуциях и поощрял мучителей — все ради того, чтобы сломить волю человека. Такие методы «воспитания» — не редкость в местах лишения свободы. Жуткие конвейеры по ломке заключенных — «пресс-хаты», на тюремном жаргоне — существовали еще во времена СССР и процветают до сих пор. «Лента.ру» пообщалась с бывшими осужденными, прошедшими через пресс-хаты, и выяснила, как работает механизм абсолютного насилия.
Горячий прием
Следственный комитет России (СКР) в конце марта направил в суд уголовное дело 32-летнего Василия Трофимова, работавшего инспектором отдела безопасности исправительной колонии №7 Омской области. Однако процесс над ним не начался до сих пор: заседания трижды переносились из-за неявки свидетелей.
Материалы по теме
«Забычила — и получился разбой»
По ним тюрьма плачет
Как именно это происходило — можно узнать из видео, опубликованного на странице в Facebook Петра Курьянова, бывшего осужденного, теперь работающего в фонде «В защиту прав заключенных».
Что грозит Трофимову? Ему вменяется только превышение должностных полномочий, так что суровое наказание он вряд ли понесет — подтверждением этому могут служить аналогичные дела. К примеру, не так давно суд в Орске приговорил исполняющего обязанности начальника СИЗО-2 Оренбургской области Евгения Шнайдера и начальника оперативного отдела спецучреждения Виталия Симоненко к двум и четырем годам заключения соответственно за избиение троих заключенных, один из которых от травм скончался.
Бычье дело
Пресс-хата — это камера с подсаженными администрацией осужденными, рассказывает «Ленте.ру» Петр Курьянов. Такие «штурмовые» камеры создаются в СИЗО и колониях для выбивания признательных показаний, ломки личности, вымогательства денег и других ценных вещей.
— Человек попадает в СИЗО и не хочет мириться с навязанным администрацией порядком. И вот там ему доходчивым методом объясняют ситуацию, — рассказывает наш собеседник. — Для этого сотрудники СИЗО выбирают из контингента кандидатов в «активисты», своего рода помощников, которые и будут пачкать руки побоями. На сотрудничество с администрацией охотно идут «быки» — атлетически сложенные, накачанные, с одной работающей извилиной, которым грозит долгий срок.
По словам Курьянова, на суде «быки» обычно сразу признают вину и получают свой срок по особому порядку. После этого их либо оставляют отбывать наказание в СИЗО, либо отправляют в колонию. Там «быки» понимают, что если не будут сотрудничать — весь срок будут жить плохо, без поблажек. А за выполнение любого каприза администрации есть различные льготы и реальная возможность выйти по УДО. С такими «понимающими» администрация на полгода заключает подобие контракта: в нем осужденные указывают ФИО и пишут о желании сотрудничать с администрацией.
Такое сотрудничество дает заключенному право пользоваться мобильным телефоном, в камере его назначают старшим. Если «активист» в СИЗО, то за сотрудничество он получает право покидать камеру под видом похода в санчасть, на деле же он идет к оперативнику, где ему дают указания, кого «прессануть», чтобы выбить нужные показания или деньги. В итоге набирается команда «активистов» — обычно три человека. Один из них старший, двое остальных — подмастерья. Их из разных камер сводят в одну, потом к ним подсаживают человек пять-семь, в зависимости от вместительности помещения. Эти сидельцы, как правило, из разряда беспроблемных — тише воды, ниже травы, чаще это просто фон.
— Старший и его заместители расстилают одеяло — поляну и объясняют им порядки: сидите здесь весь день на корточках, — рассказывает Курьянов. — Проще говоря, создается невыносимая атмосфера, чтобы всякий новоприбывший с порога понял, куда он попал. Мужички сидят, терпят — камера готова к приему арестанта, который в разработке у оперативников. На него есть заказ от следователя: нужно «расколоть» — чтобы, когда вызовут на допрос, был готов признаться в том, в чем нужно. Вот заходит этот человек в камеру, и ему сразу с порога: «Ты чего? Разуйся, поздоровайся». Одним словом, встречают недружелюбно. В других-то камерах человеческие отношения, а тут — зверинец. Курить запрещают или дают, например, через три часа, изгаляются, как могут, на что фантазии у «прессовщиков» хватит.
Человеку, которого отдали на «обработку», заламывают руки, вытаскивают телефон и говорят, что сейчас его сфотографируют с головой в параше и выложат в интернет или родственникам пошлют. Или «опущенных» вызовут и поставят рядом.
«Для мужчины это очень серьезное давление на психику. Ори он — никто из администрации не прибежит: там понимают, что ребята работают», — поясняет собеседник «Ленты.ру». Вскоре «прессовщики» объясняют своему объекту: на явку к следователю нужно согласиться — и все рассказать. А на суде, мол, откажешься от своих слов и скажешь, что тебя заставляли — так можно делать.
«Тебе нравится сидеть на одеяле?»
Пресс-хаты одинаково работают что в СИЗО, что на зонах. Люди в них весь день сидят на корточках на одном одеяле, за границы которого нельзя заступать. Семеро взрослых мужчин проводят так день за днем — и терпят. Вольготно чувствуют себя только старший «активист» и его помощники — они к одеялу не привязаны. Через какое-то время «прессовщики» обращаются к одному из терпящих с простым предложением: «Тебе нравится сидеть на одеяле? Конечно, нет. Давай к нам! Мы поделимся с тобой продуктами, будешь курить, когда захочешь, спать на шконке. »
Обрадованный арестант — назовем его Васей, — конечно же, соглашается — и становится помощником «активистов». Когда в пресс-хату прибывает новичок, новоявленный «активист» объясняет ему правила: вот здесь сидеть, не разговаривать или разговаривать шепотом, курить или пить чай — с разрешения старшего. А потом старшие товарищи говорят Васе, чтобы его родственники на карту им скинули деньги.
— Васино положение изменилось, стало более благополучным, — объясняет Курьянов. — И если у него есть возможность попросить деньги у кого-то из близких, то он, конечно, попросит — и родственники помогут, чем могут. Ведь в тюрьме сидят люди с разными возможностями. Или телевизор в камеру нужно, и Васе говорят: давай плазму поставим, с операми договоримся, они разрешат нам на флешке любые фильмы смотреть. Или еще один телефон нужен, а это расходы: операм за пронос дать, интернет подключить, связь оплатить.
И вот Вася отдал 100 тысяч рублей. Наступил новый месяц — и ему говорят: пусть твои еще денег отправят, а то вернешься на одеяло и будешь сидеть как все. И так — до бесконечности.
— Если такой полторашкой ударить по голове пару раз, гудит голова долго, — объясняет Курьянов. — В камерах стоят бутылки — и не придерешься, а они используются для таких вот целей. Впрочем, если говорить о колониях, то как только осужденные попадают в карантин, им сразу дают понять, как себя вести, чтобы не получать затрещин и не терпеть издевательства. Если же на зоне кто-то посмел ослушаться — его быстро через штрафной изолятор (ШИЗО) переводят на строгие условия содержания. Там закрытый режим — и такие же невыносимые условия, как в пресс-хатах.
«Неважно, что голова набок висит»
— В те годы, когда я сидел [в 2000-х], в Саратове пресс-хат было через одну, одна треть точно прессовых. Сейчас от силы на корпус одна-две, и сидят там не 10-15 человек, как раньше, а 5-7, — рассказывает Курьянов.
В 2016 году он посетил саратовский изолятор как общественный защитник и до сих пор общается с теми, кто оттуда выходит.
— Старшим был отсидевший срок на тюремном режиме — это самый строгий, дают за многочисленные взыскания. Такой матерый жук, — рассказывает собеседник «Ленты.ру», — Он отсидел 14 лет и опять врюхался в какую-то фигню. И если на прошлом сроке он заслужил себе крытый [тюремный] режим за противостояние с администрацией, то вновь заехав, он понял, что здоровья уже не хватит, и «переобулся» — начал сотрудничать с администрацией. Накачанный, в прошлом занимался единоборствами, он стал трясти семерых сокамерников: вымогал деньги, склонял к явкам.
По словам Курьянова, раньше на пресс-хатах работали куда более топорно, чем сейчас.
— Я застал такое: дважды в день приходят с проверками, посчитать по головам. И вот в пресс-хате лежит избитый человек, наглухо отдубашенный, его в чувство привести не могут. И что делали: этого человека стоя приматывали за руки скотчем к двухъярусной шконке, рядом с ним вставали на поверку остальные сокамерники, и получается, что он в толпе стоит на ногах — неважно, что он без сознания, что голова набок или вниз висит. Стоит вертикально — и ладно. Сотрудники [администрации] зашли, посчитали по головам, все в порядке.
Сейчас «активисты» действуют аккуратнее, да и пресс-хат стало меньше. В 2010 году были отменены общественные секции дисциплины и порядка, состоявшие из «активистов». По сути это были легализованные сборища стукачей и «быков», благодаря которым целые колонии считались пыточными. Но если в колонии или изоляторе, как сегодня, есть одна-две пресс-хаты — этого вполне достаточно, чтобы держать в страхе весь контингент.
Впрочем, по данным Петра Курьянова, в московских СИЗО сейчас нет «настоящих пресс-хат». Он полагает, что в Москве администрации учреждений не могут себе позволить такое явное нарушение законов, как на периферии. Но такие камеры до сих пор существуют в СИЗО Саратова, Екатеринбурга, Челябинска, Минусинска, Владимира, Ярославля.
— В Екатеринбурге, допустим, пресс-хат не меньше десятка, — рассказывает правозащитник, — В Омске одна треть камер — прессовые, а в Красноярске хоть и рапортуют, что у них отличное СИЗО, но на деле там вместо пресс-хат работает группа быстрого реагирования (ГБР). Проще говоря, все камеры снабжены видеонаблюдением, и если кому-то показалось, что в одной из камер конфликтная ситуация (или просто ради того, чтобы арестанты не расслаблялись), — включают сигнализацию. В камеру влетают сотрудники ГБР с дубинками, всех без разбору лупят и кладут на пол. А потом говорят: это учения были.
Слова правозащитника подтверждают ролики с YouTube, которые в комментариях не нуждаются.
«Я вся была черного цвета»
Пресс-хаты — печальная примета не только мужских, но и женских колоний в России. Об этом не понаслышке знает Анна Дмитриева (имя изменено), отсидевшая шесть лет в мордовской колонии. Она попала туда в 2008 году.
— Сразу же завели в комнату для обыска. Начали со мной разговаривать матом, у меня глаза на лоб полезли, — вспоминает Дмитриева. — Я им говорю: «Как вы со мной разговариваете!», а они начали бить меня. Тогда я поняла: там, где начинается Мордовия, законы России заканчиваются. Отвели меня к оперативнику, он тоже меня избил. Бил кулаками по голове, в живот — как мужика избил. Потом отправили меня в ШИЗО — и оттуда я уже не вышла. Я там сидела безвылазно.
В ШИЗО почти не кормили: «каши две ложки положат, размажут по тарелке», не разрешали мыться, холодом морили, били каждый день. Зэчек конвоировали в ШИЗО в позе ласточки.
«Как пожизненно осужденные ходят раком: голова вниз, руки за спиной кверху. В таком положении заставляли бегать по коридору — глумились так. Еще при этом нас били дубинками», — вспоминает Анна.
Женщины спали на одних только матрасах, а утром и их забирали. Заставляли бегать по камере. В ШИЗО сидели по четыре заключенные в камере.
— Там ничего нет, очень холодно, у нас забирали носки, трусы. Дверь в камеру — это решетка, зимой сотрудники ШИЗО открывали дверь корпуса на улицу, и весь холод шел в камеру. А мы в одних платьях и тапочках. Холодная, голодная, избитая — ну, короче, концлагерь.
Сокамерницы Дмитриевой изо дня в день жили в ожидании побоев. Такое напряжение очень било по психике, и люди сводили счеты с жизнью.
— У меня много таких случаев на памяти, — вспоминает Дмитриева. — В 2012 году Татьяну Чепурину избивали сотрудники колонии, не пускали в туалет. Она [покончила с собой]. Ее труп бросили возле пекарни, он валялся там несколько дней. В морге ее не принимали — она была вся в синяках. В камере [покончила с собой] Зульфия, не выдержав избиений. Гаврилову Таньку едва не убили. Ее наручниками приковали к решетке и пинали втроем, в том числе начальник колонии, пробили голову, таз сломали. Сделали ее инвалидом. Я очень хочу, чтобы их наказали, но как это сделать — я не знаю. Мы писали жалобы в прокуратуру, а они пишут ответ: недостаточно доказательств. Там знаете, как списывают: человек умер по состоянию здоровья. Не можем мы доказать, что их убили.
По словам собеседницы «Ленты.ру», от осужденных требовали 200 процентов выработки. Плохо работаешь — сотрудницы берут палки и бьют. Женщина сидит и шьет, а надзирательница сзади подходит — и начинает бить ее по голове. «Толпой могут завести в темную комнату и там [избить]. Отряд идет — и все с синяками. Одна серая масса», — вспоминает Анна.
«Не мы придумали — не нам их отменять»
42 года из своих 69 лет Васо Сахалинский провел в местах лишения свободы. Именно под этим именем его знают в криминальных кругах: свое настоящее имя он назвать не захотел. По словам Васо, пресс-хаты были всегда. Как говорили милиционеры, «не мы придумали — не нам их отменять».
— Это очень страшная и безобразная вещь. Когда мы сидели при советской власти (впервые Васо попал в тюрьму в 23 года), то знали, что мы — ненавистные люди: по ленинскому принципу «уничтожить преступность во всяком виде», — вспоминает собеседник «Ленты.ру». — Плюс хрущевские слова, что в 70-х он покажет последнего преступника. И нас коммунисты старались уничтожать. А сейчас интересная вещь в лагерях: уничтожают людей не потому, что их надо уничтожать, а потому, что сотрудники администрации — власть имущие. Сотрудники колоний воспитаны как уголовники и стали более жестокими, чем раньше. В советское время они были палачами, но были гуманнее, потому что палач просто убивал, а эти изверги жестоко издеваются над такими же людьми, как они сами, — то есть проявляют свою неполноценность. Эти люди не добились ничего, а им дали власть. Такие же отбросы, как уголовники.
Собеседник «Ленты.ру» отмечает, что раньше в пресс-хатах били руками и ногами, а сейчас поступают куда хитрее: бьют бутылками с горячей водой, застегивают надолго в наручники, льют кипяток в пах и на спину, что приводит к страшным ожогам.
Хроники петушиного барака
Пока я единственный читатель своих записок — а где найти других, пока не знаю, не соседям по бараку же о них рассказать и не знакомым на воле — буду относиться к данному каналу как к хранилищу. Удобно ведь, а как ещё сохранять эти записи? Может, дневник в тетради вести и под матрасом прятать? Или в ворде печатать, а потом на флешке хранить? Нет уж, тут такое не прокатит. А так, если даже лишусь телефона и симки, потом смогу найти.
Да, забыл сказать — сижу в лагере, отношусь к категории опущенных. Буду описывать происходящее в нашем бараке и в лагере. Надеюсь, Павел Дуров меня не подведёт и мне удастся сохранить анонимность.
Что сподвигло меня взяться за эту писанину, да ещё на столь скользкую тему, спросите вы?
Основных причин, пожалуй, три.
Кто-то должен, в конце концов, осветить эту тему. Вы не представляете, сколько жизней поломано, сколько людей не живет, а существует. И о них должны знать. И должны знать, что там не только насильники, получившие по заслугам, как думает рядовой обыватель. А разные, в том числе совершенно нормальные и невиновные люди.
В зоне пять бараков, в каждом живет по два отряда примерно по сто человек. В первом бараке живут преимущественно блатные и приближенные к ним. В пятом в основном активисты. Эти бараки в разных концах зоны, их обитатели меж собой пересекаются нечасто и друг друга ненавидят, хотя и общие дела случаются. Второй-четвертый – в основном мужики. Наш, третий, населен всякой нечистью, по здешним понятиям.
Третий барак уникален тем, что имеет два входа. Исторически так сложилось, что сюда селили опущенных, которые концентрировались в дальней части барака, заняв со временем его половину. Первую же половину, ближнюю ко входу, занимали мужики. Очень часто возникали конфликты, и обиженным прорубили отдельный вход, чтоб с мужиками меньше пересекаться. А потом вообще посередине барака стену возвели, отгородив две касты друг от друга.
Но барак в зоне называли петушиным. Это жившим в нем мужикам очень не нравилось. Доказывай потом на воле или других зонах, что ты сам не петух. Поэтому по возможности отсюда старались переехать. Сюда же, наоборот, переселяли всяких шнырей, крыс, чертей и им подобных. Такой там собрался сброд, что лучше уж среди петухов жить. Никаких правил, понятий, порядка, вечно конфликтуют, стучат друг на друга, дерутся. От них в нашу половину часто мигрируют.
Получается, что сидит в нашей зоне примерно тысяча человек, из них где-то сто – обиженные.
Нет возможности не спеша и вдумчиво взять и сразу написать более-менее связный текст. Редактировать тоже не получается, поэтому иногда возможны опечатки или неграмотно выстроенные предложения. Скорее всего, буду публиковать абзацами, и какой-то пост будет состоять из многих абзацев, растянутых по времени. Если где-то повествование оборвано на полуслове, не удивляйтесь, возможно просто пришлось экстренно прятать телефон.
Удивительно, как он вообще ещё жив.
Ещё Кузе повезло и в том, что на взрослой зоне его уже никто не сношал. Попросту брезговали – уродливый сморчок, вечно грязный и пахнущий ссаками с говном, да еще и больной всем, чем можно.
Кстати, для меня до сих пор загадка – где Кузя мылся, ведь ему всюду был вход запрещен. Да и мылся ли вообще. Говорят, у бомжей организм как-то перестраивается и они могут очень долго без мытья обходиться. Как-то самоочищаются что ли. Может, грязь наслаивается, а потом опадает, как штукатурка?
В столовую Кузю, конечно же, не пускают. Передачки для него – что-то из области фантастики. Вот и приходится ему копаться в мусорных баках, где ничего съестного никогда нет, да воровать еду из мисок хозяйских псов. Редкий раз ему выкинут что-нибудь из барака, чтоб порадовался. Но он вроде и не особо насчет еды парится, в зоне даже шутки ходят, что Кузьма – киборг или мутант, вообще без еды обходиться может. Только без курева не может – чаще всего его видят в поисках бычков.
Не пускают Кузю даже в барак, поэтому он бомжует по зоне. Может в сарае каком обитать или за бараком, куском шифера накрывшись. Как-то раз я заметил его спящим за мусорными баками, он лежал на картонке, укрывшись какими-то тряпками, и храпел. Все это видят и сотрудники, но делают вид, что ничего не происходит. Бывало только, что в лютые морозы, чтоб не околел, закрывали в шизо – там хоть тоже дубак нехилый, но потеплее, чем на улице.
А ведь с точки зрения закона Кузя – человек, обладающий такими же правами, как и все остальные. И по бумагам на него тоже выделяется его пара квадратных метров в бараке, или сколько сейчас по нормативам положено, и определенное количество белков, жиров и углеводов. У деятелей из какого-нибудь ЕСПЧ волосы дыбом бы встали, узнай они, что творится в российской ФСИН.
Хоть у большинства обывателей представление об опущенных, что они живут хуже всех в лагерях, но со связью, например, у нас тут получше, чем у блатных. У них, конечно, тоже более-менее, но их часто шмонают, смекалки чтоб нормально спрятать не хватает, поэтому симки и телефоны надолго не задерживаются. А у мужиков в основном и шмонать-то нечего, если только заныкают где-нибудь на промке один простенький телефон без камеры и интернета, и достают его раз в неделю, чтоб пару минут поговорить.
У нас же шмонают редко, менты со временем перенимают психологию зэков и особо контачиться не хотят. Лучше нас со связью только у сотрудников секции дисциплины и порядка (официально, правда, СДП сейчас нет, но об этом как-нибудь потом).
Поэтому если вы видите, что всякие зэки в многочисленных ауешных группах в одноклассниках выставляют свои фото и пишут, что одинокий романтик, оступившийся, но живущий по совести, «по-людскому», желает найти свою единственную, знайте — с большой долей вероятности это или опущенный, или краснопёрый. Даже если он с головы до ног покрыт звёздами и куполами. У нас, например, в третьем бараке половина в блатных партаках — и что? Но по косвенным признакам вычислить прохиндея можно. Допустим, если фото сделано в бараке с хорошим ремонтом, видны шторы, а не дешевые занавесочки, телевизор, дивиди, а часто и аквариум, то перед вами, скорее всего, кто-то из шерстяных. Хотя снимок может быть сделан в комнате для свиданий, но тогда чего этот проходимец себя за одинокого волка выдаёт? Не папа же с мамой к взрослому детине приезжают. Нет, конечно же, я никого не осуждаю — кто я такой, чтоб кого-то осуждать? Да и среди всех мастей есть нормальные люди. Но зачем пускать пыль в глаза и корчить из себя авторитетов?
Как и в любом другом бараке, в нашем тоже есть смотрящий. Он смотрит, понятное дело, не за всем бараком, а за нашей петушиной частью. Личность весьма колоритная, о нем стоит рассказать подробнее.
Кстати, небольшое отступление. Сейчас в лагерях стараются отделять первоходов от рецидивистов. Плюсы в этом есть, но всё-таки опытные люди тоже нужны, чтоб порядок был. А если блатных ещё как-то можно держать в узде с помощью всяких понятий, то у козлов и петухов никаких понятий нет, поэтому организовать их сложнее. Особенно когда многим терять уже нечего.
Так вот, звать его Лимон, ему лет 45, и сидит он всю жизнь. Высокий, худой, весь синий от блатных наколок. Раньше он был злостным отрицалой, застал в этой зоне самый расцвет черного хода и даже был смотрящим первого, блатного барака. Хотя тогда все бараки были блатные. Потом он сидел на других зонах, и сюда его привезли уже когда ее перекрашивали и чисто черных бараков осталось два. Руководство в зоне сменилось, новая метла отчаянно по-новому мела, и все отрицалово начали искоренять. Нормально жить позволялось только тем блатным, кто находил общий язык с администрацией, то бишь в той или иной степени сотрудничал, негласно, конечно.
Брейкинг ньюс — у блатных проведен внезапный глобальный шмон. Парни лишились десятка мобил. Злорадства скрывать не стану, блатные — хотя уместнее называть их приблатнённые или наблатыканные — за редкими исключениями народ весьма гнилой. И среди петухов я оказался не без их помощи.
Продолжаю рассказ про господина Лимона. Он оказался несговорчивым, и его для перековки повезли в одну из северных зон, про которую ходила дурная слава. Был в истории даже случай – десяток блатных в ночь перед отправкой в ту зону решили вскрыться, чтоб протест выразить. Перерезали вены, а кто-то по шее и животу себя полоснул. Но всё пошло не по обычному сценарию. Обычно в таких ситуациях начинается кипиш, сотрудники, даже зная, что это игра на публику, обязаны отреагировать. Только в ту ночь они отмечали какой-то праздник, напились, до них не смогли достучаться, и ЧП прошло незамеченным. Ну, как незамеченным — у двоих никак не сворачивалась кровь, остановить самостоятельно не смогли и померли. Выяснять никто ничего не стал, остальных все равно увезли. Что с ними дальше было – история умалчивает.
Так вот, увезли Лимона, а вернули через полгода. Он приехал поникший, заметно сгорбившийся, ни с кем не здоровался, и пошёл заселяться в петушиный барак. Говорят, у всех, кто это видел, челюсти отвисли и поджилки затряслись.
Что с ним произошло за эти полгода – так никто и не узнал, сам он не говорил, да и кто спросить бы решился, а вестей с той зоны не приходило. Вообще люди, сломанные и даже опущенные по беспределу, имея большой тюремный опыт, подвешенный язык и авторитет, могут оправдать себя. Может, большого уважения уже не снискать, но петухом жить не будешь, а сильно постараться если – можно и дальше блатовать. Опускают ведь по-разному, способов масса, и некоторые «не-стопроцентные». Могут, например, обоссать, когда ты без сознания. Или член к лицу поднесут, но не дотронутся – растолковать тоже можно двояко. Или прикажут петуху просто дотронуться до тебя – вроде и зашквар, но выкрутиться можно. Опять же, если на камеру не зафиксировано и никто не был очевидцем, то почему словам ментов должны верить? Они так любого оговорят, а ты доказывай потом, что не верблюд. Но, видимо, конкретно с Лимоном ситуация не предполагала иных вариантов и шансов ему не оставляла.
Хотя звучат порой мнения, что истинный черноход петухом жить не станет, а покончит с собой. Но Лимон жизнью все же дорожил и, не став долго «гонять», стал налаживать новую для себя жизнь.
До его прихода в бараке творилась анархия, физически сильные всячески угнетали слабых, а всех вместе их угнетали сидельцы других бараков. Лимон же, не будучи сильным физически, быстро навел порядок и внутри барака, и сделал так, чтоб без лишней надобности его обитателей никто не трогал.
Он в общем-то неплохой человек. И собеседник интересный, и личность колоритная, и по-своему порядочный. Есть у него, правда, одна слабость – любит рабочих петухов сношать. При этом – исключительно по обоюдному согласию, никакого насилия, и всегда с презервативом.
Интересные новости доходят до нас.
Сразу несколько человек из последних этапов рассказали, что в изоляторах и централах в городах, где пройдет чемпионат по футболу, стало прибывать народу. Вроде как готовятся к приезду иностранцев и убирают из городов нежелательные элементы.
Один здешний тип поведал, что похожее было во время сочинской олимпиады. Он тогда сидел в краснодарском изоляторе, который битком набили всякими бомжами и наркоманами. Таких перелимитов даже в 90-е не было. Теснота и духота невыносимые, тубик распространяется молниеносно. Все на нервах, постоянные конфликты. Алкаши и торчки на ломках каждый день отъезжали. Даже у нормальных людей инфаркты и инсульты случались. А весь мир в это время обсуждал не загоревшееся кольцо и уснувшего на открытии Медведева.
В газетах такого не напишут.
Часть барака, которая ближе ко входу, называется у нас вокзалом. Здесь постоянные сквозняки и вонь. Чтобы дойти до своего проходняка, нужно его пересечь, а куда деваться. Именно здесь обитает разномастная нечисть, попавшая сюда совершенно заслуженно.
Остановимся, например, на персонаже по прозвищу Матрас. Гнида, скажу я вам, редкостная.
Молодой парень со своей сожительницей отчего-то люто ненавидели детей. Сначала они писали на разных форумах гадости, чаще всего на тех, где собираются молодые матери или беременные. Потом перешли к более экстремистским действиям. Высматривали детей, оставленных без присмотра, и били их. Ну, как били — подбегут, ударят, и дают стрекача.
В деле таких случаев несколько, все дети дошкольного возраста. Есть ещё в деле эпизод, когда они опрокинули коляску с ребёнком, мать которого забежала в магазин за салфетками. Ещё однажды урод зашёл в чужой подъезд и нассал в коляску, пристёгнутую к батарее, а в подъезде стояла камера.
Их поймали у роддома, когда они расклеивали листовки с надписью «Роди дауна» и «Роди мёртвого». Но её почему-то оправдали, даже условно не дали, а ему воздалось сполна.
В СИЗО его поместили в общую камеру. Скорее всего, намеренно, потому что не могли не понимать, что с ним будет. Скрыть за что попал в тюрьме невозможно, даже не пытайтесь, если вдруг сядете за что-то нехорошее.
Спал он на матрасе под шконкой. Из-за отбитых почек всё время ссался. В замкнутом непроветриваемом пространстве его соседям это доставляло немалый дискомфорт. Долго терпеть они не стали, и на очередной проверке прямо при сотрудниках выкинули его на продол, вместе с несчастным матрасом.
А подруга его уже вышла замуж за другого и родила близнецов.
Непросто интроверту в заключении. Особенно если вы интеллигент вроде меня, который о тюремной жизни раньше только по фильмам знал. А если ещё и статус оставляет желать лучшего, то вообще не позавидуешь.
Но потихоньку привыкаю. Радует хотя бы, что моё общение с блатными ограничено. Плюс в лагере полегче, чем в камерной системе.